Имею скафандр, готов путешествовать - Страница 56


К оглавлению

56

И с рук и с ног исчезли мозоли.

Я, бывало, обкусывал ногти. Ногти оказались чуть длинноваты, но безукоризненны. Уже давно я потерял ноготь на мизинце правой ноги, когда поскользнулся, опуская топор. Ноготь был на месте.

Я поспешно глянул на шрам от аппендицита — нашел его и вздохнул с облегчением. Если бы и его не оказалось, я бы, наверное, усомнился, что я — это я.

Зеркало над комодом отразило меня с такими патлами, что впору выступать на эстраде. Обычно я стригусь под бокс. Однако меня побрили.

На комоде лежали доллар и 67 центов, механический карандаш, листок бумаги, мои часы и носовой платок. Часы шли. Банкнота, бумажка и носовой платок были выстираны.

Моя одежда, безукоризненно чистая и незаметно заштопанная, лежала на столе. Носки были не мои; ткань на ощупь напоминала войлок, если есть войлок, который не толще салфетки, и не рвется при растягивании. На полу стояли кроссовки, точно такие же, как у Чибис, но моего размера, и тоже из войлока, потолще. Я оделся.

Я оглядывал себя в зеркале, когда Чибис пинком распахнула дверь.

— Кто-нибудь дома? — она вошла, неся поднос. — Хочешь завтракать?

— Чибис! Посмотри на меня!

Она посмотрела.

— Неплохо, — признала она, — за гуманоида сойдешь. Тебе надо постричься.

— Да, но разве это не чудо! Я целехонек!

— Ты никогда и не разваливался, — сказала она, — разве что местами; у меня есть ежедневные отчеты. Куда поставить?

Она поставила поднос на стол.

— Чибис, — сказал я, задетый за живое, — тебя совсем не волнует, что я поправился?

— Конечно, волнует. Стала бы я просить у них разрешения принести тебе завтрак? Да я еще вчера знала, что тебя собираются откупорить. Кто, думаешь, постриг тебе ногти и побрил тебя? С тебя доллар. Бритье дорожает.

Я достал несчастный доллар и протянул ей. Она не взяла:

— Ты что, шуток не понимаешь?

— «Ни кредитором будь, ни должником…»

— Полоний. Старый тупой зануда. Кип, чтобы я взяла у тебя последний доллар!

— Ну и кто не понимает шуток?

— Давай ешь свой завтрак, — сказала она. — Этот пурпурный сок на вкус, как апельсиновый — очень вкусно. Штука, похожая на яичницу — имитация, я попросила покрасить ее в желтый цвет — яйца здесь ужасные. Это неудивительно, если знать, откуда их берут. Вот эта маслянистая субстанция — растительный жир, тоже подкрашенный. Хлеб — он и есть хлеб, сама поджаривала. Соль тоже настоящая, только они удивились, что мы ее едим — для них она ядовита. Шуруй; все проверяли на мне. Кофе нет.

— Страдать не буду.

— Я его вообще не пью — хочу подрасти. Ешь. Тебе специально понизили уровень сахара в крови, чтобы ты проголодался.

Аромат был замечательный.

— А твой завтрак где, Чибис?

— Я уже поела. Буду смотреть на тебя и глотать слюнки.

На вкус еда казалась странной, но пришлась, как доктор прописал — в данном случае, наверное, буквально. Никогда не получал такого удовольствия от пищи.

Наконец я перевел дыхание:

— Надо же, нож, вилка! Ложки!

— Единственные на всей… — она пропела название планеты. — Мне надоело есть руками, а с их приспособлениями это не еда, а сплошная игра в серсо. Пришлось нарисовать картинки. Это мой набор, но мы еще закажем.

Была даже салфетка, тоже волокнистая. Вода на вкус казалась дистиллированной, но это неважно.

— Чибис, как ты меня побрила? Нигде ни царапинки.

— Маленькой такой штуковиной, дает бритве сто очков вперед. Не знаю, для чего она здесь, но если запатентуешь, станешь миллионером. Будешь доедать этот гренок?

— Уф-ф… — мне казалось поначалу, что съем все вместе с подносом. — Нет, я наелся.

— Тогда я доем, — она макнула гренок в «масло», и объявила: — Я ухожу!

— Куда?

— Одеваться. Буду тебя выгуливать. — Она ушла.

Настоящей была лишь часть коридора, видимая с кровати, зато дверь слева вела в ванную, как и положено. Никто не удосужился сделать ее похожей на земную, свет и вода включались по-вегански, но удобно.

Чибис вернулась, когда я проверял Оскара. Если они его с меня срезали, то починили изумительно; я не заметил даже мною поставленных заплаток. Его вычистили так тщательно, что внутри вообще ничем не пахло. Он содержал трехчасовой запас воздуха и был абсолютно исправен.

«Ты в хорошей форме, напарник».

«В самый раз! Тут шикарный сервис».

«Это я заметил».

Я поднял глаза и увидел Чибис; она уже надела своей «весенний прикид».

— Чибис, а просто погулять, без скафандра, можно?

— Можно обойтись респиратором, темными очками и солнечным зонтиком.

— Ты меня убедила. Слушай, а где Мадам Помпадур? Как ты прячешь ее под этим скафандром?

— Очень просто; только она чуть-чуть выпирает. Сейчас я оставила ее в моей комнате и велела вести себя хорошо.

— Послушается?

— Наверное, нет. Она вся в меня.

— А где твоя комната?

— Рядом. Это единственная часть здания, где созданы земные условия.

Я начал облачаться в скафандр.

— Слушай, а в этом твоем крутом костюмчике есть рация?

— Все, что в твоем и сверх того. Не заметил ничего нового в Оскаре?

— Нового? Его починили и почистили. Что ж еще?

— Самая малость. Лишний раз переключи антенны и сможешь говорить с людьми, лишенными рации, не повышая голоса.

— Я не заметил репродуктора.

— Здесь не считают, что аппарат обязан быть громоздким.

Когда мы проходили мимо комнаты Чибис, я заглянул в открытую дверь. Она была обставлена не в веганском стиле; веганские интерьеры я видел на стерео. Не повторяла и ее земную комнату — надо думать, ее родители — люди в здравом уме. Не знаю, как назвать этот стиль… какой-то «мавританский гарем» в грезах Безумного Людовика, пополам с Диснейлендом.

56