Я с трудом выбрался на берег и снова упал, ударившись шлемом о камень. Никаких повреждений, Оскар был приспособлен к таким случаям. Я встал на колени, поднялся и пересек выгон, спотыкаясь на кочках, но не падая. На пути попался стог сена, и я зарылся в него.
Прохладный свежий воздух… не волнуюсь, не потею.
Я снял скафандр через три часа.
Как и в костюмах пилотов, в нем были специальные туалетные приспособления, но я еще не настроил их, поэтому снял скафандр до того, как кончился воздух.
Расправляя скафандр на специальной вешалке, которую сам соорудил, я похлопал его по наплечнику и сказал:
— Ну что же, Оскар, ты молодец. Мы с тобой партнеры. Подожди, мы еще попутешествуем.
Плевал я на пять сотен долларов!
Пока Оскар проходил проверку под давлением, я копался в его электрическом и электронном оборудовании. Я не стал возиться с отражателем и маяком; первая конструкция была такой простой, что и ребенок справится, а вторая — чертовски дорогой. Но мне нужна была радиосвязь в том диапазоне, что используется для работы в космосе (антенны действовали только на этих частотах). Проще было собрать обычную рацию и прикрепить ее к поясу — но этим я обманул бы сам себя, имея неверную частоту и устройство, которое может не выдержать вакуума. Перепады давления, температуры и влажности запросто могут вывести из строя электронные схемы; поэтому передатчик должен быть встроен в шлем.
В инструкции приводились диаграммы, и я занялся делом. Слуховые и модуляционные схемы особой проблемы не представляли — всего лишь транзисторные схемы на батарейках, которые я и сам легко мог сделать достаточно миниатюрными. Но вот УКВ-блок…
Это было нечто вроде двухголового теленка: сдвоенная рация, у каждой половины свой передатчик и свой приемник; волна в один сантиметр для рупорной антенны, и на три октавы ниже — восемь сантиметров — для штыревой, в точном гармоническом соответствии, так что обе частоты мог стабилизировать один и тот же кварц. В результате получался более сильный сигнал при ненаправленной передаче и лучшая направленность при переходе на рупор; кроме того, при переключении антенны переключалась только часть схемы, а не вся. Схема была проста — на бумаге.
Но высокочастотная электроника — не фунт изюма; здесь требуется тщательность. Малейшая неточность может вывести из строя выходное сопротивление и сбить математически рассчитанный резонанс.
И все же я попытался что-то сделать. Кое-какие потроха можно купить по дешевке среди всякой всячины, некоторые транзисторы и другие компоненты я выдрал из собственных приборов. И проклятая штука в конце концов заработала. Правда, никак не лезла в шлем.
Что ж, будем считать это моральной победой — это была лучшая вещь, которую я сделал своими руками.
В конце концов я купил готовую радиоаппаратуру — у той же фирмы, где раньше покупал кварцы. Так же как и скафандр, для которого она выпускалась, аппаратура была устаревшей и досталась мне по бросовой цене. Но к тому времени я готов был душу прозакладывать — так я хотел, чтобы скафандр действовал.
Мою задачу сильно затрудняло то, что все электронное оборудование должно было быть абсолютно безотказным; в космосе вы не заскочите на ближайшую станцию обслуживания, если что-то не работает. Либо все действует безупречно, либо вас вносят в списки погибших. Поэтому на шлеме были двойные фары — вторые включались, если отказывали первые. Даже индикация приборной панели дублировалась. Я не стал экономить — восстановил все продублированные схемы и убедился, что их автоматическое переключение работает надежно.
Мистер Чартон заставил меня оснастить Оскара фармакологией точно по инструкции — мальтоза, декстроза, белковые таблетки, витамины, декседрин, драмамин, аспирин, антибиотики, антигистамины, кодеин — то есть тем, что поможет выжить почти в любой критической ситуации. Еще он попросил доктора Кеннеди выписать рецепты, чтобы я мог купить это, не нарушая закон.
В результате Оскар оказался в такой же отличной форме, как когда-то на второй спутниковой станции. И это оказалось даже более интересным делом, чем когда я помогал Джейку Биксби переделывать его консервную банку на колесах в консервную банку с форсированным двигателем.
Однако лето подходило к концу, и из мира грез пора было выныривать. Я все еще не знал, в какой университет мне поступать, как и поступать ли вообще. Деньги у меня подкопились, но их все равно было маловато. Пришлось потратиться на обертки и почтовые расходы, но они с лихвой окупились пятнадцатиминутным появлением на экране телевизора. С самого марта я ни гроша не потратил на девчонок — было не до них. Починка Оскара обошлась на удивление дешево — в основном потом и отверткой. Семь долларов из каждых десяти заработанных оседали в корзине.
Но этого было мало.
Я мрачно подумывал, что придется-таки продать Оскара, чтобы оплатить первый семестр. Но как быть со вторым? Американский парень Джо Храбрец появляется в университете с пятьюдесятью центами и добрым сердцем, а после серии подвигов остается в финале с кругленькой суммой в банке. Но какой из меня Джо Храбрец? Какой смысл поступать, если после Рождества придется бросить? Может быть, умнее отложить это дело на год и познакомиться с кайлом и лопатой?
А есть ли у меня выбор? Единственный университет, в который я без сомнения мог поступить, был университет штата. Но там некстати разразился скандал, поувольняли профессоров и попахивало потерей лицензии. Ну не смешно ли — пахать столько лет ради бесполезного диплома, выданного опорочившим себя университетом?